Глава 9.
Самая длинная в первом томе - потребовались почти сутки...
читать дальшеДеревня горит.
Сопровождаемые десятком солдат верхом, мы выехали из замка в серый предрассветный час, не говоря Гюнтеру. Я сижу позади вольфрама, но его скачка столь бешена, что мы покрыли мучительную дистанцию в первый же день. Я становлюсь вполне хорош в езде вдвоем, так что я кое-как продержался даже во время грубой езды.
Последователи Вольфа, невероятно красивые для людей, - солдаты его личной армии. Верно, я догадываюсь, они все должны быть чистокровными мадзоку с подходящими предками.
Я чувствую на себе взгляд, и смотрю вверх, чтобы увидеть одного из коцухидзоку, следующего чуть позади нас. Я удивляюсь, почему я чувствую его взгляд на себе, хотя у него только дыры в черепе на том месте, где должны быть глаза?
«Мой старший брат уже прибыл, так что все разрешится – он должно быть работает над контрмерами. Не думаю, что это будет особенно опасно, но как бы то ни было, поскольку ты слабак, не уходи туда, где я не смогу за тобой приглядывать».
«Не называй меня слабаком…»
Но когда мы прибываем, поздно пополудни, деревня, дома и поля, горят. Огонь так силен, что он окрашивает пасмурное небо в кроваво-алый. Солдаты бегают кругом, чтобы не дать огню распространиться к лесу, а жители деревни собрались в группу на небольшом расстоянии от забора.
Там стоят только женщины, дети и старики, все замершие и безмолвные. Только одна старая женщина завывает.
«Ты говорил, что к этому моменту все будет разрешено».
«Странно, должно быть…»
«Но мы уже видим прямо перед нами. Аааз, и что мы будем делать? Все горит, я удивлюсь, если все сможет быть в порядке».
Деревня в нескольких дюдинах мтеров перед нами; нам надо поспешить и выйти из леса, и тогда…
«Ты совершенно невнимателен к творящемуся в мире, как обычно, юный принц».
Насмешливый, знакомый голос доносится сзади, где должны быть только солдаты.
«Мачо – американский футболист?!»
В сопровождении трех всадников подходит тот из Денвер Бронкос, которого я встретил в первый день. Если я правильно помню, его имя…
«Адальберт, верно?»
«Ух, у тебя отличная память. Когда мы впервые встретились, я думал, что ты просто простофиля».
«Ну, извиняюсь, что выглядел простофилей».
Походе, я единственный, общающийся с ним; когда я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, все красавцы-солдаты неподвижно сидят на своих конях, словно они там замерзли. Даже Вольфрам сидит передо мной, закоченев, столь неподвижный, что даже не моргает.
Адальберт медленно приближается и говорит, рассматривая Вольфрама в профиль.
«Вот почему ты прирожденный. Разве можешь ты защитить короля лишь с десятью всадниками? И все они чистокровные мадзоку, которых легко поймать магической печатью ходжюцу. Вот когда ты должен выбрать того последнего солдата, на которого магия не действует».
Что означает сейчас, каждый, кроме меня был выведет из строя этой магической печатью чего-то-там?! Не могу в это поверить, цель прямо перед нами. Это как машина, у которой кончается топливо, и она намертво встает на дороге, когда заправочная станция рядом.
«Йо, вот и встретились снова, Ваше Новое Величество Мао».
«Да, привет».
Я не уверен, враг он или нет, так что я расплывчато здороваюсь с ним. Хотя он, похоже, враждебен мадзоку, должен сказать, что со мной он был скорее добр. Когда мы впервые встретились, он вступился за меня перед теми селянами, и к тому же научил меня языку.
И кроме того, его полное имя – Адальберт фон Гратц. Что звучит как у мадзоку, не так ли?
«Это из-за вас они не могут двигаться?»
«Ну, можно сказать так. Просто частица магической печати ходжюцу, которую я изучил. Почему ты едешь с ним? Как в этом мире ты укротил третьего принца, который лишь таскает хвост за своей матерью и старшим братом?»
Я вовсе не думаю, что он укрощен. Но этот парень знаком с Конрадом, и судя по тому, что он только что сказал, Вольфрама и Гвенделя он тоже знает. Тогда почему он им враждебен? Я определяюсь с вопросом.
«Вы ведь на самом деле мадзоку, верно?»
Брови Адальберта поднимаются, и он хмурится, отвечая резко: «Был давным-давно».
«тогда почему ваши отношения с ними и с Конрадом так плохи? Почему вы намеренно вмешиваетесь?»
«Потому что ненавижу их».
Ненавидит?
«Я ненавижу мадзоку до смерти. Я устал от их путей. Вот почему я собираюсь спасти тебя из их грязных рук. Теперь, жалкая жертва из иного мира, давай поспешим и покинем это место».
«Спасти… меня?»
«Тебе притащили сюда без предупреждения из другого мира и заставили стать Мао, не так ли? Мао – враг людей. Он – чудовище, которое отравляет и разрушает этот мир. Кто-то вроде тебя, молодой, невинный человек, будет превращен в варвара. Жестоко, не так ли? Ты не думаешь, что это немного чересчур?»
Он подтвердил, что я был человеком, когда впервые пришел в этот мир. Я всего лишь средний первогодок старшей школы; я не ношу душу Мао, как надеются Гюнтер, Конрад и леди Шери. Вот что они продолжают мне говорить, но никто из них на деле не верит в это.
«Им нужен козел отпущения, видишь – жертва, посаженная на трон. А для этого им нужен чистый молодой человек, который ничего не знает, который не может оказать никакого сопротивления или защиты. Ты будешь выставлен как цель для ненависти всех людей, которые противостоят мадзоку – вот единственная причина, по которой ты нужен им как Мао».
«Я…»
Адальберт подходит к нам. Его слова дважды отдаются эхом в моих ушах.
«Ты хороший парень, человек. Вот почему магическая печать не действует на тебя. Разве не так?»
«Да… я человек… не мадзоку… не Мао…»
«Не слушай его!» - с силой кричит Вольфрам, и мои плечи дрожат.
«А, э, т-ты можешь говорить?!»
«Не слушай ничего, что он говорит! Этот человек…!»
Дрожат не только мои плечи; руками, сомкнутыми на его поясе, я могу ощущать, как дрожит все его тело. Он все еще застыл на месте, глядя вперед. Капли пота падают с его шеи.
«Этот человек… предал нас…! Он пытается… заполучить и тебя… тоже!»
«Вольфрам, если это слишком больно, не пытайся говорить!»
«Этого довольно, маленький принц!»
Парень, который был только что окрещен предателем, обнажает свой длинный меч одним плавным движением и указывает его острием на горло принца мадзоку.
«Не насилуй себя. Я полагаю, что твоя сила немного великовата, чтобы я контролировал тебя полностью. Если ты немного расслабишься, то сможешь немного позабавиться, как твои подчиненные».
Я изворачиваюсь головой, чтобы посмотреть. Рассредоточенные взгляды конников мадзоку, который мы привели с собой, бессмысленно блуждают по воздуху, словно они пьяны.
Гордый Вольфрам выглядит так, словно он готов вскрыть вены.
Адальберт наносит последний удар.
«Смотри, люди, которых ты так ненавидишь, подожгли землю мадзоку. Вольфрам, не ты ли всегда говорил: Что могут эти люди? Это ошибка для этих червяков – бить по мадзоку. Разве не так?»
«Люди?!»
Я наклоняюсь вниз с лошади.
Со всего еще одним толчком мы могли бы выехать из леса. Через прорехи между деревьями я вижу сцену отчаяния и ненависти. Со стороны огня, похожая на стрелу тень рисует линию в небе, подлетая. Кто-то атакует кого-то, не вступая в ближний бой на мечах.
Мать лежит на земле ч детьми на руках. Мчатся солдаты, низко по земле, и натягивают до предела луки для контратаки.
Это война.
Я не могу в это поверить, что это происходит у меня на глазах, и я бормочу себе вновь и вновь, «Они воюют, они взаправду сражаются, настоящая война…»
Битва такого масштаба скорее называется стычкой, нежели войной. Но это в первый раз в моей жизни, когда я вижу «сцену» собственными глазами, и я не могу подумать ни о чем, кроме как о войне.
«Где и где… Я имею в виду, кто с кем сражается? Мадзоку и люди?»
Старый человек, вырвавшийся из-под деревьев, бежит, согнув спину. Он падает перед нами. Из его поясницы торчит стрела. Он не мертв. Хотя он в отдалении, наши глаза встречаются.
«Почему в него стреляют? Он же не солдат… он никаким образом не солдат. Он один из селян, люди, которые тут живут, беженцы, разве нет?»
Люди превращают почву мадзоку в пламя.
Но только человеческие дети, женщины и старики живут на этой почве.
Мой голос дрожит. От шока, ужаса или чего-то подобного.
«Вы, вы что, воюете с людьми, такими же как вы? Солдаты людей атакуют деревню, где укрываются дети, которые просто спокойно живут своей жизнью?»
Вольфрам яростно плюет в Адальберта: «Вот что вы делаете, не так ли!»
«Я просто даю им кое-какие догадки».
Я теряю равновесие и ненадежно дрожу. Каштановый конь слегка двигается. Я вцепляюсь двумя кулаками в красноватую гриву.
Глядя на жуткую сцену, тот, кого назвали предателем, говорит мне: «Можно сказать, что это указание не оборачиваться спиной к наставлениям Бога. Ты знал? В прошлом году они собрали рекордный урожайячменя, и в их стране повысили налоги. В этом году их обложили налогом в том же размере, что означает, что им даже не хватало на еду. У них было только два выбора: голодать, или самим себя обеспечить? Они пришли ко мне за советом. Так я сказал им. Деревня совсем рядом с ними – на землях проклятых мадзоку. Они не будут гневить Бога, если возьмут у тех, кто живет на земле мадзоку и возделывают поля мадзоку. Он будет слеп даже к мрачному проступку кражи у кого-то из соседей».
«Но все они люди, разве нет? Селяне - все люди, как и те, кто нападает на них!»
«Не совсем как те. Люди этой деревни – это люди, которые на стороне мадзоку. Те, кто в союзе с мадзоку, не могут больше быть одними из нас».
Я устало хлопаю по бедру, мои руки сцепляются так сильно, что болят пальцы.
«Я не понимаю вас!»
«Тебе и не надо понимать. В любом случае, я пришел забрать тебя. Ты человек, не мадзоку, верно? Ты всего лишь жертва, которую принесли сюда из другого мира, потому что у тебя черные волосы и глаза. Они посадят тебя на трон и сделают козлом отпущения. Если ты примешь сторону мадзоку, ты больше не будешь одним из нас.
Адальберт спрыгивает и становится слева от своего коня, возможно, намереваясь протянуть мне руку. Теперь, когда он не верхом, он может быть способен оставить между нами некоторое расстояние. Вольфрам бормочет тихим голосом, не оборачиваясь: «Иди».
«Эм?»
«Они похоже не собираются тебя убивать. Ты лишь вызовешь больше проблем, если пострадаешь, пытаясь бесполещно сопротивляться. Делай сейчас, как он говорит».
«Но как насчет тебя и всех…»
«Не беспокойся о нас».
Я готовлю следующее возражение. Что случится с ними, если я оставлю их здесь?
Вольфрам повторяет тихим голосом: «Поспеши и иди, Юури!»
Адальберт медленно подходит с другой стороны и протягивает мне руку.
«Это правда, не так ли, Вольфрам. Даже если ты его тут потеряешь, все, что вам придется сделать, это призвать другого ребенка ему на замену. Ты получишь шлепок по руке от своих братьев за то, что позволил спастись назначенному Мао прямо у тебя из-под носа, но это не будет важно, пока ничего не произойдет с тобой. Это намного более уютный выбор, чем рисковать своей жизнью, защищая его».
Вольфрам лишь сжимает губы и говорит что-то тихое, когда я расцепляю руки. Я даже не уверен, расслышали ли мои уши его слова.
«…Я вернусь и заберу тебя, неважно, что случится».
За время моего следующего удара сердца, я быстро собираюсь со всем, что знаю и чувствую, оглядываясь насчет подсказки, что мне делать. В поисках лучшего способа поведения на этот момент, неважно, что потом.
Какой выбор мне сделать, о котором я потом не пожалею?
«Не думай, что я поеду с тобой только потому, что ты протягивал мне руку».
Я спрыгиваю и атлетично становлюсь на ноги, словно бы боль долгих часов в седле придала мне эластичности. Я подхожу к лошади сзади, словно бы ищу хорошего всадника среди последователей Адальберта.
«Я ненавижу хорошо сложенных мачо вроде тебя. Они пробуждают во мне комплекс неполноценности. И я проигрываю, когда доходит до взглядов».
«Тогда с кем ты поедешь? Или ты поедешь один?»
«Один? Ни в коем случае!»
При последнем «случае», я хлопаю по ноге «пьяного» солдата так сильно, как могу. Непохоже, чтобы он проснулся, но его шпора попадает по боку лошади, и пятнистый серый ржет и прыгает вперед. Он уводит остальных коней в галоп. Тех, кто останавливаются в колебаниях, я подгоняю к рывку.
Внезапно вокруг нас стихают удары копыт, и табун из десятка лошадей быстро мчится галопом в беспорядок врагов и союзников, в сторону выхода из леса. Каштановый Вольфрама оказывается в забеге, и позади остаемся только я и Адальберт.
«Зачем ты это сделал?»
«Вольфрам выбрал последнюю персону. Ты просто не заметил, что эта персона – я».
Аах, к несчастью, теперь, когда я оказался последним, я заметил, что мне не дали никакого оружия, которое я мог бы использовать для защиты.
«Юури, я говорил тебе, что хочу спасти тебя от мадзоку для твоей же пользы. Почему ты хочешь невольно растратить мои добрые намерения?»
«Я уже решил остаться до конца. В этом кошмарном аттракционе. Но ты – не тот, с кем я хочу остаться. Ты не нужен в моей команде».
Поскольку он – не часть моего плана игры, я даю ему строгое указание, что он уволен из команды.
«Эй-эй, это не правда».
Адальберт приближается ко мне, помахивая своим гигантским двуручным мечом.
«И я тут так упорно старался напугать тебя. Мне стоило бы попросту пригрозить тебе и сломать одну из рук с самого начала и взять в плен».
«М-моя правая рука – подающая, так что я надеюсь, е ты пощадишь».
«Левая тоже ничего. Но лучший способ покончить с этим быстро и легко…»
Я полагаю, моим личным выбором было бы сойтись на деньгах.
«…попросту избавиться от Мао».
«Ик!»
Даже я думаю, что это жалобный вскрик. Но у меня нет шансов против этого жуткого длинного меча, которым он размахивает, тогда как у меня вообще нет опыта в фехтовании на мечах. А его оружие, наверное, не тренировочный меч. Возможно? Это абсолютно точно боевой!
«Р-разве ты не собирался спасать меня от мадзоку?! Все еще не поздно это сделать, правда? Не надо же так резко менять свои мысли! Тебе не надо меня убивать, потому как я могу покинуть этот мир просто уйдя пешком!»
«Ты решил бросить свой жребий вместе с мадзоку, не так ли? Что означает, что ты – мой враг. Если я позволю мадзоку сохранить Мао с настоящей силой, это сильно осложнит мне жизнь!»
«Но не ты ли мне рассказывал раньше, что я просто середнячок, что они дали мне место Мао только потому, что у меня оказались черные волосы и глаза? Ты сказал, что я просто обычный человек, призванный из другого мира, жертва!»
Клинок свистит с ужасным весом, меняя направление.
«Ты и правда думаешь, что Шин-о стал бы играть с чем-то подобным?»
«То есть, то есть, то есть все это было вранье?! Ты просто болтал какую-то ерунду про то, что я – обычный человек?!»
«Я сказал это, чтобы посмотреть, не смогу ли получить тебя на свою сторону, но… - Адальберт подправляет свое равновесие с совершенной эффективностью. – Ты настоящий, мне жаль это говорить».
Я упираюсь спиной в сухое дерево. Позади меня спасения нет. Возможно, я смогу уклониться от него разок-другой, но я все равно в безвыходном положении. Это не то, что моя дуэль с вольфрамом; тут хороший шанс оказаться раненым или убитым, и разница в наших умениях особенно высока.
Тень его вознесенного меча падает мне на лоб. Я закрываю глаза от отчаяния.
Воздух вибрирует, как при пролете быстрой подачи, и я слышу сухой звук, словно отрубили мертвый сук на дереве. Расколотые обломки падают мне на руки и на ноги с сухим стуком там, где я скорчился. Похожий на мяч предмет с шорохом катится мне в ладонь, и я медленно открываю один глаз.
«Ко…!»
Коцухидзоку, который следовал за нами все время, «разломан» громадным мечом Адальберта. Он почти полностью расколот на куски, как будто бы он принял критический удар, и его позвоночник рассыпался. Его череп лежит у меня в руке, а его светло-коричневые крылья подергиваются.
Он… защищал меня?
«Кохи, зачем ты…»
«Это в первый раз, когда я вижу такое поведение от коцухидзоку. Оно отдало свою жизнь, спасая своего хозяина? Тьфу, так я разрубил какую-то чудную штуковину».
«Что ты имеешь в виду под чудной штуковиной?!»
Тихо извиняюсь перед Кохи. Я стаю с его частью (вероятно, бедром), сжатой в руках. Конечно, я не думаю, что кость может выстоять против меча. Но если я стану ждать следующей жизни с закрытыми глазами, это сделает его смерть бессмысленной.
«Да что ты знаешь о Кохи?!»
Ну, не то, чтобы я знал больше.
Больше не сдерживая своей истинной натуры, Адальберт издает настоящий злодейский смех.
«Ты сожалеешь о чем-то, у чего даже нет собственной воли? Мао теперь поистине король масс, да?»
«Заткнись! Я продаю идею короля масс – я собираюсь обещать снизить потребительские налоги!»
Когда я поднимаю кость… оружие, прибывает группа всадников, которые, вероятно, не были бы счастливы даже при 3%. Они не принцы на белых конях, но лорд Веллер и солдаты лорда Билефельда.
«К несчастью, поскольку меня намного превосходят числом, и у меня лишь один конь, я не могу уйти, взяв тебя в заложники», - заключает Адальберт и исчезает прежде, чем прибывает подкрепление. Конрад отправляет насколько солдат из отряда в погоню и инструктирует их проверить направление ухода Адальберта: Смотрите, не приближайтесь к нему больше, чем нужно, и не двигайтесь против него, даже если вам кажется, что есть шанс. Это подвергнет вас опасности!
«Хотя возможно, он их сбросит».
Затем мы обмениваемся объятиями, которые ввергли бы иностранных актеров в смущение. По какой-то причине, вольфрам бросает в нас песком.
«Юури, слава богу, мы прибыли вовремя. Я думал, в этот раз мы можем опоздать».
«Я тоже рад, что вы сюда добрались! Я наконец понял, засеем парни обнимаются, как в кино».
Потому что я чувствую. Конрад осторожно говорит, пока мы – бах-бах – хлопаем друг друга по спинам: «Между прочим, что за твердый предмет бьет меня по спине?»
«А, это? Это кость».
«Кость. Ах да, я вижу, кость. Эм, Ваше Величество, для чего вы собирались ею воспользоваться?»
«Нууууу, я думал воспользоваться ею как дубиной».
Он быстро отступает от меня, на лбу у него пот.
«Ты же не собирался драться с Адальбертом вот этим, разве…»
«Ну, да, я не собирался просто стоять и дать ему себя убить».
«Аум, Ваше Величество, вы понимаете, что это совершенно отличается от вашей первой дуэли с Вольфрамом?! Он и Вольф на совершенно разных уровнях!»
«Ну, извиняюсь, что я на другом уровне!»
Третий сын спешивается со своего каштанового и несчастливо пинает землю. Эффекты магической печати, похоже, исчезли, но его лицо не назовешь здоровым по цвету даже с натяжкой.
«С тобой все в порядке, Вольфрам?»
«Эм, мне не нужно твое беспокойство обо мне».
«Тогда я не беспокоюсь о тебе…»
«Он страдает от последствий собственных действий, собственного решения привести Мао в подобное место».
Упрек его полного молодости старшего брата пробуждает в Вольфраме частичку стыдливости. Поскольку это я его попросил, я быстро меняю тему.
«В любом случае, как вы так быстро добрались?»
«Я думаю, у нас вышло слишком медленно. Мы были посреди битвы у границы на другой стороне деревни, когда коцухидзоку нашего отряда услышал предупреждение своего собрата. Я упоминал, что у них есть уникальная способность передавать намерения, так что они могут общаться друг с другом на расстояния одним только умом, верно? Так что я оставил там дела в руках Гвена и поскакал галопом назад. По пути мы встретили Вольфрама…»
«Это верно! Что нам делать с Кохи?»
Я собираю вместе куски, разбросанные вокруг корней дерева и аккуратно помещаю череп в центре.
«Бедный кохии… ты отдал свою жизнь за меня… Мне жаль, возможно у тебя тоже была жена и дети…»
Кстати говоря, я даже не уверен, Кохи мужского пола или женского. Но я по крайней мере могу сделать простую могилу и принести ему цветы на годовщину его смерти и на неделю равноденствия; простите, но… я начал копать в траве его собственным бедром.
«Аааа, погодите, Ваше Величество, не хороните его».
«О чем ты говоришь? Я не собираюсь просто оставить Кохи лежать тут, рассыпаться и уничтожаться погодой!»
«У нас есть возможность собрать его снова. Если ты его похоронишь, он больше не сможет взлететь».
«Эм?»
«Потому что если правильно собрать коцухидзоку снова, они способны вновь полететь, как прежде».
«О-он не мертв?»
«На самом деле есть много того, чего мы не понимаем в их существовании».
«В самом деле? Они правда настолько похожи на пластиковые модели? Тогда, если положить не ту кость не на то место, разве ты не создаешь новую форму жизни?»
«Все в порядке, у нас есть эксперты-специалисты».
Профессиональные моделисты? Но я рад. Я просто счастлив, что он еще жив.
Когда мы наконец покидаем лес и возвращаемся к деревне, Конрад постоянно убеждает меня быть осторожным и с большими деталями, прежде чем уйти разбираться с вражескими солдатами, которые слишком медленно убегали: «Мы близки к завершению, но все еще есть очаги сопротивления. Так что пожалуйста, не уходите туда, где я не смогу вас видеть. Потому что были те, кто погибли под стрелами из засад».
«Стрелами из засад, эм?»
Говоря об этом, я гадаю, что стало с тем стариком, который был подстрелен похожим на стрелу предметом. Постаравшись не уходить из поля зрения Конрада, я иду к углу, где собрались раненые.
Шатер первой помощи, сделанный из огнестойкого материала, похож на что-то вроде для атлетических состязаний. Но атмосфера под его крышей не столь праздничная; там больше двадцати раненых людей, растянувшихся прямо на траве. Все больше и больше людей вносят внутрь, пока я стою там в ошеломленном удивлении.
Неважно, мадзоку они или селяне. Они кричат, стонут и плачут.
Девушка с бледной кожей деловито поспешает то туда то сюда сама – одна из Целителей, как их называл Гюнтер. Я полагаю, она строевой солдат? Похоже, в этой стране и мужчины, и женщины одинаково уходят на войну. Они в этом вопросе странно прогрессивны.
«Если есть что-то, чем я могу помочь…»
Девушка взглядывает вверх и пятится назад, заметив меня. Она оказывается примерно возраста Вольфрама, но она почти наверняка старше меня.
«О нет, Ваше Величество! Об этом нечего и думать, я сама могу тут управиться».
«Но приносят все больше и больше людей».
«Ум, эм, мне так жаль, что Вашему Величеству приходится видеть такое неприветливое место. Пожалуйста, Ваше Величество, вернитесь к армии и командуйте нашими солдатами».
Покачав головой, я шагаю на ее территорию.
«Это вовсе не неприветливо… тут все ранены и всем больно – и кроме того, я на самом деле не тот, кто командует армией».
«Когда вносят еще одного, дежурная, похоже, изменила свое мнение. Она отдает мне коробку, которая выглядит как набор первой помощи, и указывает на человека у входа.
«Мне правда жаль, но в таком случае, могу я попросить вас использовать вот эту жидкость для дезинфекции ран вот того пациента? Они относительно мелкие. Пожалуйста, наденьте перчатки. Ткань и пинцеты вони там. Эм, Ваше Величество, у вас есть опыт обращения с ранеными солдатами?»
«Нет, но по крайней мере не думаю, что упаду в обморок».
Поскольку я видел ранения, нанесенные подачами, взмахами и шипами. Уверившись, девушка-солдат отправляется проверять серьезно раненого пациента. Я брызгаю дезинфецирующей жидкостью на человека с глубокой раной на бедре. Это никак не похоже на порез от шипа; виден розовый цвет открытой плоти.
«Мне совершенно не повезло, полагаю, получить удар, когда у меня не было брони. Но не беспокойтесь, это легкий порез. Смотрите, костей или мускулов не видно».
Мои руки трясутся.
«О нет, Ваше Величество, это будет напрасный расход…»
«Напрасный? Медицины предотвратит нагноение. Эй, погодите, это раб?»
Девушка кивает. Я накладываю большой кусок марли с желтым гелем из аптечки и оборачиваю широким бинтом бедро человека так, как меня учили при Образовании по Здоровью и Физике, или у бойскаутов, пока он продолжает повторять, что это напрасно. Следующий! Я взбадриваю себя, и смотрю в поисках тех, у кого резаные раны и ожоги.
Они все относительно бодры, но для кого-то вроде меня, кто никогда не сталкивался с чем-то большим, чем ссадины и порезы от действий в клубе, это считается как «полевой госпиталь». Разобравшись с несколькими пациентами со слабыми ранами, я поворачиваюсь к человеку, который лежит лицом вниз.
На его спине – разрез по касательной, но благодаря кольчуге, которую он носил, кровотечение относительно слабое. Он похож на купца, на которого напал самурай, чтобы проверить свой меч. Грязные рыже-бурые волосы падают на его воротник. На шее он носит кожаный шнурок. К нему прицеплена монета, лежащая у него на затылке. Может быть, это ожерелье на удачу или какая-то местная валюта; я подбираю сверкающую монетку с одну йену, не подумав.
«Не трогай!»
«Э, а, я извиняюсь! Я не собирался красть или что-то такое, просто подумал, что красиво…»
«Не трогай меня! Ты ведь собираешься меня убить, да?! Нет способа, чтобы мадзоку позволил человеку жить!»
«Я… я не собираюсь убивать тебя, или…»
Он пытается подняться и морщится и стонет от боли. Я не могу понять ничего из его ругательств, которыми он меня осыпает. Он на меня не смотрит.
«Ты человек?»
«Конечно да, черт тебя, не приближайся ко мне, мадзоку! Проклятье, убей меня, если собираешься убить!»
«Я не собираюсь тебя убивать! Что за ерунда, ты уже взрослый, ты что, так боишься, что тебе обработают рану?»
«Обработают, не пытайтесь быть хорошими парнями теперь, мадзоку никогда не помогают людям! Вы, проклятые мадзоку, всегда убиваете людей, вот отчего мы отвечаем той же любезностью!»
Я игнорирую его и выливаю жидкость на его рану.
«Я не собираюсь тебя убивать, так замолчи уже, гусь! И кроме того, люди, живущие в этой деревне – они люди, верно? Если мадзоку убивают людей, тогда как вышло, что эти люди живы! Это как раз вы, которые пришли разрушить мирную жизнь, которую они с таким трудом наладили!»
Это верно, они атаковали людскую деревню, обратили свои мечи против людей. Стреляли в них стрелами.
Хотя они все – люди.
Человек мотает головой, пытаясь посмотреть на меня, я встаю, и смотрю на него вниз.
«Эту деревню нужно уничтожить! Люди там продали свои души мадзоку – не страшно у них украсть; предать их огню – вот что важно! Бог прощает нас, он дает нам силу уничтожить мадзоку!»
В его голосе истерия, возможно от боли и потери крови.
«Бог избрал людей!»
«И что это за бог?»
Солдат рядом с ним с повязкой на лбу поднимается, качаясь.
«Как ты смеешь… говорить такое Его Величеству…»
Даже не дав мне сказать «подожди! Он хватает свой мея и размахивается им вниз, на шею орущего человека.
«Не на…»
«Прекратите!»
Клинок резко свистит в воздухе и вонзается в мягкую землю. Голова человека все еще на своем месте; по счастью, меч был сломан. Девушка-дежурная поднимает подбородок человека и аккуратно держит мокрую тряпку возле его носа. Раненый обмякает, и его голова с мягким стуком опускается на траву.
«Я ищвиняюсь, но нам приходится погружать раненых в сон, если они слишком возбуждаются».
Она улыбается, вовсе не расстроенная, как будто она видела множество подобных ссор.
«Мне очень жаль, если он вас обидел, но они все такие скептики. А вы, пожалуйста, тоже держите себя в руках. Вы – пациент под моей опекой. Все вы ту равны, и я не позволю вам никого ранить! О, Ваше Величество».
Она смотрит на меня, пока с ошеломленно стою, глядя на камень, качающийся у меня на шее.
«Его Светлость Конрарт отдал его вам?»
«Э, а, ну да».
«Ах, я вижу».
Она слегка кивает, словно в воспоминаниях, и начинает проверять следующего пациента.
«Он вам подходит, очень».
Я топаю туда, где стоит Конрад, указывающий солдатам. Солдат в прожженной в нескольких местах форме подходит, давая отчет о копке траншей.
«Все в порядке, не пытайтесь подойти слишком близко. Копайте так упорно, как можеье, и поставьте ограду вокруг всей области».
Его подчиненный убегает, отдав короткий намек на салют. Вольфрам, скрестив руки, не выглядит слишком то серьезным.
«Когда вернется Старший Брат, мы просто попросим его погрузить деревню под землю. Это погасит огонь и оставит лес нетронутым».
«А что насчет сельских домов и земли? Полей, которые они так упорно расчищали?»
«Хумф, люди, подобные им, все это подожгли, так что теперь ничего не остается, кроме как бросить их».
Люди, подобные им.
Внезпано опустошенный без причины, я устало опускаюсь на землю там, где стою, склонив голову между коленей.
«Ваше Величество».
Конрад опускается на колено и мягко кладет руку мне на спину.
«Почему они делают такое? Потому что им еда нужна? Я думал, что какие-то мадзоку, вроде Вольфрама и Гвенделя, которые свысока смотрят на людей, напали на деревню из ненависти».
Вольфрам фыркает, словно бы говоря, что идея дурацкая.
«Почему мы должны делать что-то бессмысленное? Эта земля долгое время принадлежит мадзоку – поджигать в ней огонь уничтожит природу. А если огонь дойдет до леса, урон будет невосполним за год или два».
Пламя и черный дым поднимаются из домов. Один за другим, они постепенно обрушиваются в дымящиеся, разбивающие сердце развалины. Поля, которые блестели зеленым и золотом, когда я был здесь лишь несколькими днями раньше, теперь сожжены до черноты. Выжившие укрылись в лесу.
«Почему люди делают такое друг с другом?»
Конрад сжимает мне плечи и толкает меня вперед, прикрывая от падающих искр.
«Вражда между вами, мадзоку, и людьми – это нехорошо, но непохоже, чтобы я не мог это понять. Я имею в виду, ну, я не могу сказать хорошо, но это как убивать тюленей или дельфинов, не углубляясь… но враждебность здесь потому, что между вами различия, верно? По крайней мере это я могу понять. Но почему люди сражаются друг с другом?»
Истерический крик человека раньше отдается эхом в моей голове».
«Это как если бы дельфины ранили друг друга, верно?! Почему это не гневит Бога, когда люди делают что-то столь бесцельное и жестокое?»
Он, который стоит между мадзоку и людьми, говорит голосом столь тихим, что я не могу понять его тон: «Тогда…»
Голос устал от распоряжений солдатам, отчаявшийся. Пшеница, сожженная до пепла, кружится в воздухе.
Пепел хлопьями падает на траву, только чтобы снова развеяться и отправиться танцевать из-под копыт.
Это происходит снова и снова. Пока он не падает на землю в последний раз.
«Тогда - разве люди никогда не сражаются друг с другом на Земле, откуда пришли Ваше Величество?»
«Ну…»
Приближается всадник, освещенный пламенем. Его сопровождают только трое, и он везет перед собой большой культкани. Затем он бросает его перед нами и обращает взгляд к группе жителей.
«Что…!»
Куча ткани – люди, а не тряпки. Один одет в солдатскую форму. Из его плеча и правой ноги торчат стрелы, и кровь течет с его лба, пока даже его глаза не алеют. Другой кусок багажа – человек, выглядящий как фермер. Он бормочет слабым голосом, с бледным лицом. У него нет видимых снаружи ран, но его руки и ноги изогнуты под странными углами.
Кости…
Я едва не падаю, пораженный мыслью, в какой он должен быть боли.
«Все в основном решено. Хотя большинство бежали за границу».
Выражение лица Гвенделя едва меняется даже в таких жутких обстоятельствах. Он мрачен и грациозен, как всегда, и не носит следов битвы, кроме чужой крови на плечах. Его брови поднимаются слегка при виде его младшего брата и компании; затем он начинает говорить о положении в битве другому своему брату, признанному военному.
«Этот человек подтвердил, что Адальберт был вдохновителем. Неудивительно, что они так хорошо обучены. Принимали участие немало бывших солдат. Один из них видимо был огненным магом. Вот откуда сила огня».
«Вовсе нет никаких признаков его ослабевания. Мы получили весть от коцухидзоку около полудня, что потребуется немало времени, пока прибудут наши собственные маги. Я не уверен, что мы продержимся до тех пор. Неважно как, мы должны защитить лес».
«Тогда они пришли не помочь нам, но просто потаращиться? Или…»
Поняв, что это меня назвали зевакой, я поникаю головой и прикусываю губу. Гвендаль слегка приподнимается и приказывает подчиненному увести своего возбужденного коня подельша от огня. Он выпрямляется и смотрит на меня.
«Как насчет того, чтобы тебе призвать ту великолепную водную маджюцу, которую ты исользовал в прошлый раз, чтобы побороть огонь, бушующий в деревне?»
«Что вы…»
Что за маджюцу я использовал в прошлый раз? Что это значит? В моей груди тлеет беспокойство. Гюнтер что-то говорил про воду тоже. И все это про стихии и соглашения и аватары.
Я делал что-то вов еремя того провала в моей памяти, за что я не отвечаю?
«Старший Брат, он видимо не помнит, - говорит Вольфрам коротко, как будто это неважно. – Он был без сознания в тот раз, так что это можно назвать только удачным дивом. Другими словами, прямо сейчас Юури – зеленый новичок, который не может пользоваться ни мечом, ни маджюцу, и даже ездить на лошади».
«Диво, я? Какое еще потрясающее диво я устроил?»
Конрад извиняясь смотрит на меня. Я немного знаю этот взгляд – это взгляд, которым моя домашняя учительница смотрела на меня, когда приходила со мной в ученическую консультацию. Тебе не надо так смотреть, потому что я тот, что ударил бейсбольного тренера и был выгнан из команды. Я не сожалею о том, что сделал. Мой мама, когда ее позвали в школу, извинялась перед тренером и деканом моего года за тот удар, затем улыбнулась и спросила: Так что сделал тренер? Случилось что-то неприятное, чтобы заставить этого мальчика быть достаточно сердитым для удара своему тренеру, верно? Ах, Юу-тян всегда был таким. Он может быть ребенком, но похоже, у него есть принципы или что-то такое, и когда что-то их нарушает, ему в голову ударяет кровь. И тогда, ну, я думаю, он забывает себя и думает только о защите слова «справедливость».
Я думаю, учителя заключили, что это она так меня воспитала.
Если вы хотите поверить моей маме, то я выступаю по своему чувству справедливости среднего класса.
Хотя прямо сейчас я не выгляжу призывающим даже его частицы.
«Если ты не собираешься помогать, тогда по крайней мере не стой у нас на дороге».
Старший сын, похоже, никогда ничего всерьез не ждал.
Женщина, хорошо в годах, резко выдернута из группы селян, сжавшихся вместе. Ее щеки прочерчены свободными чертами белых волос и слез, и она сжимается перед мужчиной, чья красота и положение высоки даже среди мадзоку. Солдат передает ей меч и ведет ее к съежившемуся врагу.
Гвендель говорит ей: «Они сожгли вашу деревню Ты можешь убить их, повесить их, делать с ними что хочешь».
«Что?!»
Он бросает на меня взгляд, словно говоря: «Снова ты? Но я не могу просто оставить это так, я – это я».
Пока я не был перенесении в другой мир, именно это меня учило делать общество.
Но вот таков я есть.
Я сжимаю кулаки и встаю между женщиной и раненым солдатом, чтобы бросить вызов силе во главе одних мадзоку.
«Нет, не можешь! Я имею в виду, он военнопленный, верно?! Тогда есть правила обращения с пленными. Девушка-Целитель раньше сказала, что все раненые равны».
«Конрарт, сделай что-нибудь с этим громким ртом».
«Я не сдамся!»
Я полагаю, он немного раздражен; он говорит, приложив ладонь ко лбу, «Это относится к простым солдатам, но это предводители».
«С ними нужно обращаться точно так же, даже если они предводители, ты не можешь просто приговорить их к смерти! Они должны быть пристойные адвокаты, и проведено следствие, чтобы решить, виновны ли они…»
Я поворачиваюсь к женщине, которая даже не может поднять оружие, и отчаянно взываю: «Мадам, вы не можете слушать этих безумных. Неважно, как бы ни важна и не велика была инач персона, будет время, когда повиновения ему будет неверным, и время, когда он не прав. Как неправильно убивать пленника просто так – вы ведь учили это при общем образовании, верно? В среднем курсе Истории и Общества, вам ведь рассказывали, что это запрещено, поскольку это самосуд, верно?»
«Но я… не…»
«Она никогда не получала никакого образования. Потому что это стало бы оскорблением и проблемой для дворянства, люди не любят давать своему простому народу слишком много знаний. Идея, что они обязаны обеспечивать образованность, нелепа».
«Здесь нет общего образования?!»
Что творится с правами человека в этом мире мечей и магии?
Не могу сказать, что это из-за моего воззвания, но женщина просто стоит замерши, колеблясь, так что самосуд сейчас вроде бы предотвращен. Я отряхиваю свою куртку и осматриваюсь, пытаясь понять что я могу сделать. Вроде сбора пожарной команды вокруг деревни или организовать передачу ведер, как я планировал сначала. Но я нигде не виду волы. Все копают.
«Почему бы не использовать воду и погасить огонь?» - спрашиваю я Конрада.
«Рядом нет колодца. И магический огонь нельзя погасить малым количеством воды. Он сожжет цель, намеченную магом, в ничто, так что воспламенение будет распространяться медленнее, чем обычное пламя, но его нельзя изничтожить без большого количества воды. Искусство Гвенделя – магия земли, так что мы думали поставить баррикаду из грунта, но эффект под землей будет слишком силен, и можно повредить лес… вот почему прямо сейчас мы не можем сделать ничего, кроме как ждать кого-то, кто управляется с водой».
Управляется с водой. Это что-то вроде того, что делал я? В совершенно пустом провале в моей памяти?
Стоя с руками на бедрах, Вольфрам возбужденно спрашивает брата: «Можем ли мы использовать это вторжение на наши земли как повод к объявлению войны?»
«Ну, это может быть одним из поводов».
Объявление войны?
Объявление войны, об-ъяв-ле-ни-е-вой-ны, объявление войны. Это слова, которые я редко слышу в своей повседневной жизни, и мне приходится с минуту прокатить их в голове, прежде чем я понимаю их значение.
Объявление войны?
«Объявление войны?! То есть, мы вызываем на битву?! Скажи, что ты шутишь!»
Они игнорируют меня.
«Подумай немножко о большой картине, Вольфрам. Никто из солдат регулярной армии не был вовлечен. Если мы используем этот набег как главную причину, они могут убраться, принеся в жертву одну деревню. То что нам нужно – это уверенность».
«Тогда нам просто стоять, переминаясь с ноги на ногу, и смотреть, как они творят, что хотят, с нашими приграничными землями?»
«Эй парни, послушайте меня!»
Они бросают на меня взгляд, но не похоже, что они вообще собираются принимать меня всерьез.
Кровь приливает к моей голове с невероятной скоростью. Если бы кто-то перерезал мне сейчас вену, я потерял бы ее всю. Как раз пока я пытаюсь остаться спокоен и поискать правильные слова, мое горло сжимается, и мой голос срывается.
«Вы, парни, разве ничего не знаете о неагрессивной, оборонительной политике?! Это означает, что вы только защищаетесь! Это означает, что вы никогда даже не провоцируете сражение! Современная Япония построена на пацифизме, мы отказались от войны, и это записано в конституции, четко и ясно! Я родился японцем и вырос в Японии, поэтому безусловно против войны! И не только против, я категорически возражаю!»
Я указываю на Конрада, повышая голос: «Ты говорил мне, что люди на Земле тоже сражаются друг с другом, верно?! Да, это так, конечно, Земля не полностью избавлена от войны. Но когда она случается, всегда есть люди, которые изо всех сил стараются ее остановить! Большинство людей в мире желают мира!»
Я начинаю орать, наполовину от юессилия. Я не уверен, кто более горяч нравом – я или Вольфрам.
«Что ты пытаешься сказать?! Что будешь просто стоять и смотреть, пока не уверишься, что на нас идут войной?!»
«Прекрати орать».
Гвендель хмурится на меня, словно пытаясь сдержать головную боль. Но мое прозвище – Турецкий Марш.
«»Почему не сесть и не обсудить это, поговорить друг с другом! Граждане вашей страны сожгли наши поля. Что вы сделаете, как гарантировать, что это не случится снова? Мы хотим избежать войны, так как разобраться с этой проблемой на ваших собственных границах так, чтобы это никогда больше не случилось? Так я говорю, что нужно обсудить это, чтобы найти решение!»
«Прекрати орать, Иномирец!»
«Нет, я не ору, это ты орешь! Я японец, пока мне не будет двадцать, так что даже если я несу душу Мао, я житель Японии, пока не стану взрослым. Я думаю, Япония важнее этой страны, когда дело идет о мире, так что я буду говорить, даже если ты скажешь мне заткнуться! Я против войны, я против войны, я буду против войны всю свою жизнь, я против войны, даже если ты меня убьешь!»
«Так мы не убиваем тебя и ищем выход?!»
«Нет, спасибо!»
Хорошо! – думаю я про себя. – Здорово, даже если Гвендель угрожает мне, как мелкий хулиган, писающий во дворе, я все же опутал его аргументами. Теперь, дойдя до этого, я не пойду на попятный. Даже если придется выступить как Мао и немного ему пригрозить.
«Тебе нет смысла встревать в разговор об этой стране, в которой ты не намереваешься становиться королем! Моя обязанность – защищать Королевство Шинма, думать о национальных интересах – мой долг! Почему бы тебе не пойти и не защищать свою родину с этой черезмерной моралью и полу-сердечными мерами из того места, которое ты называешь Японией? У нас, мадзоку, свои способы, как делать дела!»
«Тогда я изменю их! Я изменю способы мадзоку, начиная вот с этого!»
Воздух здесь не замутнен, земля здесь не отравлена, лес здесь нетронут, этот мир прекрасен. Но вокруг есть что-то чудовищное
«Вы, парни, прекрасны и потрясающи, но ваши сверх-плохие особенности – полная проблема! Как эта дискриминация людей, ваши опасные обычаи, эта надменность привилегированного класса и любовь к войне. Вот почему быть в мире с людьми так невероятно для вас! А люди даже думают, что нападать на других людей – хорошо, если они живут на земле мадзоку! Что это за идиотский повод?! Разве есть такая религия, которая говорит, что Бог даст силу, если собираешься на войну?!»
«Ваше Величество».
Среди трех братьев, только Конрад называет меня Ваше Величество. Его глаза – желтые топазы с темными зрачками.
«Они так абсолютно неправы, но именно поэтому мы не можем себе позволить просто пройти мимо. Мы по крайней мере должны сделать что-то правильное, идти на войну будет ошибкой».
Прости Конрад, Марш в таком ступоре не остановить. Я задыхаюсь от нехватки кислорода. Кто мы? К какой группе я причисляю себя? Разве я не собираюсь быть человеком?
«Если король говорит, что мы не должны идти на войну, народ королевства должен подчиняться, не так ли?!» - спрашиваю я, мой голос становится все тише и тише.
«Ваше Величество!»
Тогда я ору: «…Я стану Мао!...»
«Юури?!»
«Я стану королем Королевства Шинма!»
Если я не дам сигнал, игра никогда не начнется.
Позади нас, огонь дошел до забора. Вопль женщины перекрывает слабый, похожий на взрыв звук.
«Что…»
Я сгибаюсь, жестоко кашляя, как раз когда собираюсь повернуться. Удар мне в правые ребра не дает кислороду попасть в мои легкие.
«Не двигаться!»
Мой подбородок силой поднимают в лвойном зажиме головы. Тяжелый металл прижимается к моему горлу и груди, и кто-то дышит прямо мне в правое ухо.
«Никому не двигаться, или я перережу ему глотку».
«Я смещаю зрачки как могу, пытаясь увидеть лицо человека.
«Ты, не пытайся сопротивляться!»
«Хорошо…»
Мышиное сердце, это же я.
«Или великий Мао, Его Величество владыка демонов, не слышит ничего, что должны сказать такие ничтожные, как мы?!
Кто-то прижимает его язык. Кто это?
Человек говорит, полу-смеясь, пока тянет меня вперед. «Если ты и правда Мао, разве это должно быть так легко? А я – простым пиратом?»
«…!...»
«Взяли в заложники и куда-то похитить? Почему вы, парни, не попробуете проклятие? Возможно, это меня убьет, но я заберу его с собой! Даже не думайте ставить, кто полусит первым, я был солдатом двадцать лет!»
Боль, словно жар, бежит мне по шее, возможно, слабый порез на коже.
На достаточном расстоянии от мадзоку, человек требует коня, воду и провизию.
«Поскольку похоже, я в любом случае умру, что я хочу спросить, не вы ли говорили, что этот малыш тут – Мао? Хотя он даже не может пользоваться мечом, или магией – разве такие Мао правда существуют?»
«Не…похоже… что я… могу… помочь…»
Мое горло болит там, где его касается острие меча, но ребра болят сильнее. Слезу текут из моих глаз каждый раз, как я вдыхаю.
«Ну, как бы то ни было, он в этом мире единственный носитель Двойного Черного. Даже если он не король, он легко принесет мне удачу. Вы знаете? Есть люди, которые отвалят вам сколько угодно денег за Двойное Черное, поскольку тот, кто заполучит кого-то с черными волосами и глазами, получит силу вечной юности и жизни».
Я слышал. Три, шесть дней назад. Я проведу остаток жизни как чей-то чудесный наркотик, без контроля даже над своей жизнью и смертью – что это за дурацкая жизнь? Я крепко зажимаю глаза.
Я сожалею, что орал раньше – я извиняюсь, так что пожалуйста, спасите меня сейчас. Я взываю как могу своими глазами, но никто из моих союзников не поднимает руки оттуда, где они стоят, окружая нас на расстоянии. Они ничего не делают, только дышат.
Приведена лошадь, и немного воды налито в седельные сумки.
Может этот момент быть моим первым и последним шансом? Мы не можем оба залезть одновременно, не говоря уже о мече передо мной. Так может быть, это мой единственный шанс?
«Залезай».
Человек приставляет меч к моей спине. Я думаю, теперь он приставил его так, чтобы проткнуть меня сзади. Я даже не могу сказать ему, что не залезу на коня без помощи, и осторожно поднимая ногу к стремени.
В момент, когда моя правая нога готова перекинуться через седло.
Маленькая черная тень стремительно мчится к нам и оказывается стрелой, торчащей из ноги человека.
Человек квакает, как лягушка. Его клинок тыкает в рыжеватую шкуру, и трусливый пятнисто серый громко ржет. Он встает на дыбы и сбрасывает свою «ношу», прежде чем убежать в ужасе.
«Ак…!»
Я думал, мое тело плывет в воздухе, но оно на самом деле уже упало на твердое, и это не земляю Мои помятые ребра болят, и я с болью вдыхаю кислород.
«Что…!»
Что-то теплое падает на мои пальцы, когда я сжимая свою грудь.
Это кровь.
С солнцем позади, я не вижу ничего от Конрада, кроме его затененной спины. Еще одна темная куча около его ног.
Человек лежит на земле, красная кровь вытекает из него, рассеченного надвое.
«Он мертв?»
«Кто знает».
Голос доносится из-под меня, и я быстро вскакиваю на траву. Гвендель отряхивает грязь и траву со своей одежды. Почему он лежал подо мной? Времени спрашивать у меня нет.
Потому что я вижу маленькую, одинокую фигуру своего спасителя, которого вероятно откинул прочь пятнисто-серый.
На него уже опускается пламя, но мальчик лежит ничком, не двигаясь ни мускулом, несмотря на жар.
«Эй…!
Светлые волосы торчат на его голове, хорошо сложенный ребенок.
«Брэндон».
«Юури, это опасно, я…»
Я стряхиваю руку Конрада и бросаюсь к пламени. Ребенок, детей готово сжечь это колдовское пламя, зажженное неизвестным типом, этим трусливо негасимым пламенем.
«Брэндон!»
Гигантские языки выскакивают на нас сбоку, но Конрад как-то сбивает их.
«Брэндон?!»
Я переворачиваю тело мальчика и поднимаю его на колени. Его глаза, мигая, слегка открываются, и его губы шевелятся. Он жив!
«… Ваше Величество…»
«Ты не должен называть меня величеством».
«Но вы… собираетесь стать… королем… разве не так…?»»Брэндон!.
Я защищу эту деревню, я защищу всех вас – вот что я обещал. И обещаю.
Что-то капля за каплей падает на щеки ребенка.
«Я обещаю!»
Словно синхронно с моим криком, мои уши внезапно раскалывает гром.
Сладкий, приятный, радостный шепот во внутренних частях полукруглы каналах.
Мы отдадим тебе до последней капли…
Дождь ударяет по земле.
Редкостный прорыв.
Самая длинная в первом томе - потребовались почти сутки...
читать дальшеДеревня горит.
Сопровождаемые десятком солдат верхом, мы выехали из замка в серый предрассветный час, не говоря Гюнтеру. Я сижу позади вольфрама, но его скачка столь бешена, что мы покрыли мучительную дистанцию в первый же день. Я становлюсь вполне хорош в езде вдвоем, так что я кое-как продержался даже во время грубой езды.
Последователи Вольфа, невероятно красивые для людей, - солдаты его личной армии. Верно, я догадываюсь, они все должны быть чистокровными мадзоку с подходящими предками.
Я чувствую на себе взгляд, и смотрю вверх, чтобы увидеть одного из коцухидзоку, следующего чуть позади нас. Я удивляюсь, почему я чувствую его взгляд на себе, хотя у него только дыры в черепе на том месте, где должны быть глаза?
«Мой старший брат уже прибыл, так что все разрешится – он должно быть работает над контрмерами. Не думаю, что это будет особенно опасно, но как бы то ни было, поскольку ты слабак, не уходи туда, где я не смогу за тобой приглядывать».
«Не называй меня слабаком…»
Но когда мы прибываем, поздно пополудни, деревня, дома и поля, горят. Огонь так силен, что он окрашивает пасмурное небо в кроваво-алый. Солдаты бегают кругом, чтобы не дать огню распространиться к лесу, а жители деревни собрались в группу на небольшом расстоянии от забора.
Там стоят только женщины, дети и старики, все замершие и безмолвные. Только одна старая женщина завывает.
«Ты говорил, что к этому моменту все будет разрешено».
«Странно, должно быть…»
«Но мы уже видим прямо перед нами. Аааз, и что мы будем делать? Все горит, я удивлюсь, если все сможет быть в порядке».
Деревня в нескольких дюдинах мтеров перед нами; нам надо поспешить и выйти из леса, и тогда…
«Ты совершенно невнимателен к творящемуся в мире, как обычно, юный принц».
Насмешливый, знакомый голос доносится сзади, где должны быть только солдаты.
«Мачо – американский футболист?!»
В сопровождении трех всадников подходит тот из Денвер Бронкос, которого я встретил в первый день. Если я правильно помню, его имя…
«Адальберт, верно?»
«Ух, у тебя отличная память. Когда мы впервые встретились, я думал, что ты просто простофиля».
«Ну, извиняюсь, что выглядел простофилей».
Походе, я единственный, общающийся с ним; когда я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, все красавцы-солдаты неподвижно сидят на своих конях, словно они там замерзли. Даже Вольфрам сидит передо мной, закоченев, столь неподвижный, что даже не моргает.
Адальберт медленно приближается и говорит, рассматривая Вольфрама в профиль.
«Вот почему ты прирожденный. Разве можешь ты защитить короля лишь с десятью всадниками? И все они чистокровные мадзоку, которых легко поймать магической печатью ходжюцу. Вот когда ты должен выбрать того последнего солдата, на которого магия не действует».
Что означает сейчас, каждый, кроме меня был выведет из строя этой магической печатью чего-то-там?! Не могу в это поверить, цель прямо перед нами. Это как машина, у которой кончается топливо, и она намертво встает на дороге, когда заправочная станция рядом.
«Йо, вот и встретились снова, Ваше Новое Величество Мао».
«Да, привет».
Я не уверен, враг он или нет, так что я расплывчато здороваюсь с ним. Хотя он, похоже, враждебен мадзоку, должен сказать, что со мной он был скорее добр. Когда мы впервые встретились, он вступился за меня перед теми селянами, и к тому же научил меня языку.
И кроме того, его полное имя – Адальберт фон Гратц. Что звучит как у мадзоку, не так ли?
«Это из-за вас они не могут двигаться?»
«Ну, можно сказать так. Просто частица магической печати ходжюцу, которую я изучил. Почему ты едешь с ним? Как в этом мире ты укротил третьего принца, который лишь таскает хвост за своей матерью и старшим братом?»
Я вовсе не думаю, что он укрощен. Но этот парень знаком с Конрадом, и судя по тому, что он только что сказал, Вольфрама и Гвенделя он тоже знает. Тогда почему он им враждебен? Я определяюсь с вопросом.
«Вы ведь на самом деле мадзоку, верно?»
Брови Адальберта поднимаются, и он хмурится, отвечая резко: «Был давным-давно».
«тогда почему ваши отношения с ними и с Конрадом так плохи? Почему вы намеренно вмешиваетесь?»
«Потому что ненавижу их».
Ненавидит?
«Я ненавижу мадзоку до смерти. Я устал от их путей. Вот почему я собираюсь спасти тебя из их грязных рук. Теперь, жалкая жертва из иного мира, давай поспешим и покинем это место».
«Спасти… меня?»
«Тебе притащили сюда без предупреждения из другого мира и заставили стать Мао, не так ли? Мао – враг людей. Он – чудовище, которое отравляет и разрушает этот мир. Кто-то вроде тебя, молодой, невинный человек, будет превращен в варвара. Жестоко, не так ли? Ты не думаешь, что это немного чересчур?»
Он подтвердил, что я был человеком, когда впервые пришел в этот мир. Я всего лишь средний первогодок старшей школы; я не ношу душу Мао, как надеются Гюнтер, Конрад и леди Шери. Вот что они продолжают мне говорить, но никто из них на деле не верит в это.
«Им нужен козел отпущения, видишь – жертва, посаженная на трон. А для этого им нужен чистый молодой человек, который ничего не знает, который не может оказать никакого сопротивления или защиты. Ты будешь выставлен как цель для ненависти всех людей, которые противостоят мадзоку – вот единственная причина, по которой ты нужен им как Мао».
«Я…»
Адальберт подходит к нам. Его слова дважды отдаются эхом в моих ушах.
«Ты хороший парень, человек. Вот почему магическая печать не действует на тебя. Разве не так?»
«Да… я человек… не мадзоку… не Мао…»
«Не слушай его!» - с силой кричит Вольфрам, и мои плечи дрожат.
«А, э, т-ты можешь говорить?!»
«Не слушай ничего, что он говорит! Этот человек…!»
Дрожат не только мои плечи; руками, сомкнутыми на его поясе, я могу ощущать, как дрожит все его тело. Он все еще застыл на месте, глядя вперед. Капли пота падают с его шеи.
«Этот человек… предал нас…! Он пытается… заполучить и тебя… тоже!»
«Вольфрам, если это слишком больно, не пытайся говорить!»
«Этого довольно, маленький принц!»
Парень, который был только что окрещен предателем, обнажает свой длинный меч одним плавным движением и указывает его острием на горло принца мадзоку.
«Не насилуй себя. Я полагаю, что твоя сила немного великовата, чтобы я контролировал тебя полностью. Если ты немного расслабишься, то сможешь немного позабавиться, как твои подчиненные».
Я изворачиваюсь головой, чтобы посмотреть. Рассредоточенные взгляды конников мадзоку, который мы привели с собой, бессмысленно блуждают по воздуху, словно они пьяны.
Гордый Вольфрам выглядит так, словно он готов вскрыть вены.
Адальберт наносит последний удар.
«Смотри, люди, которых ты так ненавидишь, подожгли землю мадзоку. Вольфрам, не ты ли всегда говорил: Что могут эти люди? Это ошибка для этих червяков – бить по мадзоку. Разве не так?»
«Люди?!»
Я наклоняюсь вниз с лошади.
Со всего еще одним толчком мы могли бы выехать из леса. Через прорехи между деревьями я вижу сцену отчаяния и ненависти. Со стороны огня, похожая на стрелу тень рисует линию в небе, подлетая. Кто-то атакует кого-то, не вступая в ближний бой на мечах.
Мать лежит на земле ч детьми на руках. Мчатся солдаты, низко по земле, и натягивают до предела луки для контратаки.
Это война.
Я не могу в это поверить, что это происходит у меня на глазах, и я бормочу себе вновь и вновь, «Они воюют, они взаправду сражаются, настоящая война…»
Битва такого масштаба скорее называется стычкой, нежели войной. Но это в первый раз в моей жизни, когда я вижу «сцену» собственными глазами, и я не могу подумать ни о чем, кроме как о войне.
«Где и где… Я имею в виду, кто с кем сражается? Мадзоку и люди?»
Старый человек, вырвавшийся из-под деревьев, бежит, согнув спину. Он падает перед нами. Из его поясницы торчит стрела. Он не мертв. Хотя он в отдалении, наши глаза встречаются.
«Почему в него стреляют? Он же не солдат… он никаким образом не солдат. Он один из селян, люди, которые тут живут, беженцы, разве нет?»
Люди превращают почву мадзоку в пламя.
Но только человеческие дети, женщины и старики живут на этой почве.
Мой голос дрожит. От шока, ужаса или чего-то подобного.
«Вы, вы что, воюете с людьми, такими же как вы? Солдаты людей атакуют деревню, где укрываются дети, которые просто спокойно живут своей жизнью?»
Вольфрам яростно плюет в Адальберта: «Вот что вы делаете, не так ли!»
«Я просто даю им кое-какие догадки».
Я теряю равновесие и ненадежно дрожу. Каштановый конь слегка двигается. Я вцепляюсь двумя кулаками в красноватую гриву.
Глядя на жуткую сцену, тот, кого назвали предателем, говорит мне: «Можно сказать, что это указание не оборачиваться спиной к наставлениям Бога. Ты знал? В прошлом году они собрали рекордный урожайячменя, и в их стране повысили налоги. В этом году их обложили налогом в том же размере, что означает, что им даже не хватало на еду. У них было только два выбора: голодать, или самим себя обеспечить? Они пришли ко мне за советом. Так я сказал им. Деревня совсем рядом с ними – на землях проклятых мадзоку. Они не будут гневить Бога, если возьмут у тех, кто живет на земле мадзоку и возделывают поля мадзоку. Он будет слеп даже к мрачному проступку кражи у кого-то из соседей».
«Но все они люди, разве нет? Селяне - все люди, как и те, кто нападает на них!»
«Не совсем как те. Люди этой деревни – это люди, которые на стороне мадзоку. Те, кто в союзе с мадзоку, не могут больше быть одними из нас».
Я устало хлопаю по бедру, мои руки сцепляются так сильно, что болят пальцы.
«Я не понимаю вас!»
«Тебе и не надо понимать. В любом случае, я пришел забрать тебя. Ты человек, не мадзоку, верно? Ты всего лишь жертва, которую принесли сюда из другого мира, потому что у тебя черные волосы и глаза. Они посадят тебя на трон и сделают козлом отпущения. Если ты примешь сторону мадзоку, ты больше не будешь одним из нас.
Адальберт спрыгивает и становится слева от своего коня, возможно, намереваясь протянуть мне руку. Теперь, когда он не верхом, он может быть способен оставить между нами некоторое расстояние. Вольфрам бормочет тихим голосом, не оборачиваясь: «Иди».
«Эм?»
«Они похоже не собираются тебя убивать. Ты лишь вызовешь больше проблем, если пострадаешь, пытаясь бесполещно сопротивляться. Делай сейчас, как он говорит».
«Но как насчет тебя и всех…»
«Не беспокойся о нас».
Я готовлю следующее возражение. Что случится с ними, если я оставлю их здесь?
Вольфрам повторяет тихим голосом: «Поспеши и иди, Юури!»
Адальберт медленно подходит с другой стороны и протягивает мне руку.
«Это правда, не так ли, Вольфрам. Даже если ты его тут потеряешь, все, что вам придется сделать, это призвать другого ребенка ему на замену. Ты получишь шлепок по руке от своих братьев за то, что позволил спастись назначенному Мао прямо у тебя из-под носа, но это не будет важно, пока ничего не произойдет с тобой. Это намного более уютный выбор, чем рисковать своей жизнью, защищая его».
Вольфрам лишь сжимает губы и говорит что-то тихое, когда я расцепляю руки. Я даже не уверен, расслышали ли мои уши его слова.
«…Я вернусь и заберу тебя, неважно, что случится».
За время моего следующего удара сердца, я быстро собираюсь со всем, что знаю и чувствую, оглядываясь насчет подсказки, что мне делать. В поисках лучшего способа поведения на этот момент, неважно, что потом.
Какой выбор мне сделать, о котором я потом не пожалею?
«Не думай, что я поеду с тобой только потому, что ты протягивал мне руку».
Я спрыгиваю и атлетично становлюсь на ноги, словно бы боль долгих часов в седле придала мне эластичности. Я подхожу к лошади сзади, словно бы ищу хорошего всадника среди последователей Адальберта.
«Я ненавижу хорошо сложенных мачо вроде тебя. Они пробуждают во мне комплекс неполноценности. И я проигрываю, когда доходит до взглядов».
«Тогда с кем ты поедешь? Или ты поедешь один?»
«Один? Ни в коем случае!»
При последнем «случае», я хлопаю по ноге «пьяного» солдата так сильно, как могу. Непохоже, чтобы он проснулся, но его шпора попадает по боку лошади, и пятнистый серый ржет и прыгает вперед. Он уводит остальных коней в галоп. Тех, кто останавливаются в колебаниях, я подгоняю к рывку.
Внезапно вокруг нас стихают удары копыт, и табун из десятка лошадей быстро мчится галопом в беспорядок врагов и союзников, в сторону выхода из леса. Каштановый Вольфрама оказывается в забеге, и позади остаемся только я и Адальберт.
«Зачем ты это сделал?»
«Вольфрам выбрал последнюю персону. Ты просто не заметил, что эта персона – я».
Аах, к несчастью, теперь, когда я оказался последним, я заметил, что мне не дали никакого оружия, которое я мог бы использовать для защиты.
«Юури, я говорил тебе, что хочу спасти тебя от мадзоку для твоей же пользы. Почему ты хочешь невольно растратить мои добрые намерения?»
«Я уже решил остаться до конца. В этом кошмарном аттракционе. Но ты – не тот, с кем я хочу остаться. Ты не нужен в моей команде».
Поскольку он – не часть моего плана игры, я даю ему строгое указание, что он уволен из команды.
«Эй-эй, это не правда».
Адальберт приближается ко мне, помахивая своим гигантским двуручным мечом.
«И я тут так упорно старался напугать тебя. Мне стоило бы попросту пригрозить тебе и сломать одну из рук с самого начала и взять в плен».
«М-моя правая рука – подающая, так что я надеюсь, е ты пощадишь».
«Левая тоже ничего. Но лучший способ покончить с этим быстро и легко…»
Я полагаю, моим личным выбором было бы сойтись на деньгах.
«…попросту избавиться от Мао».
«Ик!»
Даже я думаю, что это жалобный вскрик. Но у меня нет шансов против этого жуткого длинного меча, которым он размахивает, тогда как у меня вообще нет опыта в фехтовании на мечах. А его оружие, наверное, не тренировочный меч. Возможно? Это абсолютно точно боевой!
«Р-разве ты не собирался спасать меня от мадзоку?! Все еще не поздно это сделать, правда? Не надо же так резко менять свои мысли! Тебе не надо меня убивать, потому как я могу покинуть этот мир просто уйдя пешком!»
«Ты решил бросить свой жребий вместе с мадзоку, не так ли? Что означает, что ты – мой враг. Если я позволю мадзоку сохранить Мао с настоящей силой, это сильно осложнит мне жизнь!»
«Но не ты ли мне рассказывал раньше, что я просто середнячок, что они дали мне место Мао только потому, что у меня оказались черные волосы и глаза? Ты сказал, что я просто обычный человек, призванный из другого мира, жертва!»
Клинок свистит с ужасным весом, меняя направление.
«Ты и правда думаешь, что Шин-о стал бы играть с чем-то подобным?»
«То есть, то есть, то есть все это было вранье?! Ты просто болтал какую-то ерунду про то, что я – обычный человек?!»
«Я сказал это, чтобы посмотреть, не смогу ли получить тебя на свою сторону, но… - Адальберт подправляет свое равновесие с совершенной эффективностью. – Ты настоящий, мне жаль это говорить».
Я упираюсь спиной в сухое дерево. Позади меня спасения нет. Возможно, я смогу уклониться от него разок-другой, но я все равно в безвыходном положении. Это не то, что моя дуэль с вольфрамом; тут хороший шанс оказаться раненым или убитым, и разница в наших умениях особенно высока.
Тень его вознесенного меча падает мне на лоб. Я закрываю глаза от отчаяния.
Воздух вибрирует, как при пролете быстрой подачи, и я слышу сухой звук, словно отрубили мертвый сук на дереве. Расколотые обломки падают мне на руки и на ноги с сухим стуком там, где я скорчился. Похожий на мяч предмет с шорохом катится мне в ладонь, и я медленно открываю один глаз.
«Ко…!»
Коцухидзоку, который следовал за нами все время, «разломан» громадным мечом Адальберта. Он почти полностью расколот на куски, как будто бы он принял критический удар, и его позвоночник рассыпался. Его череп лежит у меня в руке, а его светло-коричневые крылья подергиваются.
Он… защищал меня?
«Кохи, зачем ты…»
«Это в первый раз, когда я вижу такое поведение от коцухидзоку. Оно отдало свою жизнь, спасая своего хозяина? Тьфу, так я разрубил какую-то чудную штуковину».
«Что ты имеешь в виду под чудной штуковиной?!»
Тихо извиняюсь перед Кохи. Я стаю с его частью (вероятно, бедром), сжатой в руках. Конечно, я не думаю, что кость может выстоять против меча. Но если я стану ждать следующей жизни с закрытыми глазами, это сделает его смерть бессмысленной.
«Да что ты знаешь о Кохи?!»
Ну, не то, чтобы я знал больше.
Больше не сдерживая своей истинной натуры, Адальберт издает настоящий злодейский смех.
«Ты сожалеешь о чем-то, у чего даже нет собственной воли? Мао теперь поистине король масс, да?»
«Заткнись! Я продаю идею короля масс – я собираюсь обещать снизить потребительские налоги!»
Когда я поднимаю кость… оружие, прибывает группа всадников, которые, вероятно, не были бы счастливы даже при 3%. Они не принцы на белых конях, но лорд Веллер и солдаты лорда Билефельда.
«К несчастью, поскольку меня намного превосходят числом, и у меня лишь один конь, я не могу уйти, взяв тебя в заложники», - заключает Адальберт и исчезает прежде, чем прибывает подкрепление. Конрад отправляет насколько солдат из отряда в погоню и инструктирует их проверить направление ухода Адальберта: Смотрите, не приближайтесь к нему больше, чем нужно, и не двигайтесь против него, даже если вам кажется, что есть шанс. Это подвергнет вас опасности!
«Хотя возможно, он их сбросит».
Затем мы обмениваемся объятиями, которые ввергли бы иностранных актеров в смущение. По какой-то причине, вольфрам бросает в нас песком.
«Юури, слава богу, мы прибыли вовремя. Я думал, в этот раз мы можем опоздать».
«Я тоже рад, что вы сюда добрались! Я наконец понял, засеем парни обнимаются, как в кино».
Потому что я чувствую. Конрад осторожно говорит, пока мы – бах-бах – хлопаем друг друга по спинам: «Между прочим, что за твердый предмет бьет меня по спине?»
«А, это? Это кость».
«Кость. Ах да, я вижу, кость. Эм, Ваше Величество, для чего вы собирались ею воспользоваться?»
«Нууууу, я думал воспользоваться ею как дубиной».
Он быстро отступает от меня, на лбу у него пот.
«Ты же не собирался драться с Адальбертом вот этим, разве…»
«Ну, да, я не собирался просто стоять и дать ему себя убить».
«Аум, Ваше Величество, вы понимаете, что это совершенно отличается от вашей первой дуэли с Вольфрамом?! Он и Вольф на совершенно разных уровнях!»
«Ну, извиняюсь, что я на другом уровне!»
Третий сын спешивается со своего каштанового и несчастливо пинает землю. Эффекты магической печати, похоже, исчезли, но его лицо не назовешь здоровым по цвету даже с натяжкой.
«С тобой все в порядке, Вольфрам?»
«Эм, мне не нужно твое беспокойство обо мне».
«Тогда я не беспокоюсь о тебе…»
«Он страдает от последствий собственных действий, собственного решения привести Мао в подобное место».
Упрек его полного молодости старшего брата пробуждает в Вольфраме частичку стыдливости. Поскольку это я его попросил, я быстро меняю тему.
«В любом случае, как вы так быстро добрались?»
«Я думаю, у нас вышло слишком медленно. Мы были посреди битвы у границы на другой стороне деревни, когда коцухидзоку нашего отряда услышал предупреждение своего собрата. Я упоминал, что у них есть уникальная способность передавать намерения, так что они могут общаться друг с другом на расстояния одним только умом, верно? Так что я оставил там дела в руках Гвена и поскакал галопом назад. По пути мы встретили Вольфрама…»
«Это верно! Что нам делать с Кохи?»
Я собираю вместе куски, разбросанные вокруг корней дерева и аккуратно помещаю череп в центре.
«Бедный кохии… ты отдал свою жизнь за меня… Мне жаль, возможно у тебя тоже была жена и дети…»
Кстати говоря, я даже не уверен, Кохи мужского пола или женского. Но я по крайней мере могу сделать простую могилу и принести ему цветы на годовщину его смерти и на неделю равноденствия; простите, но… я начал копать в траве его собственным бедром.
«Аааа, погодите, Ваше Величество, не хороните его».
«О чем ты говоришь? Я не собираюсь просто оставить Кохи лежать тут, рассыпаться и уничтожаться погодой!»
«У нас есть возможность собрать его снова. Если ты его похоронишь, он больше не сможет взлететь».
«Эм?»
«Потому что если правильно собрать коцухидзоку снова, они способны вновь полететь, как прежде».
«О-он не мертв?»
«На самом деле есть много того, чего мы не понимаем в их существовании».
«В самом деле? Они правда настолько похожи на пластиковые модели? Тогда, если положить не ту кость не на то место, разве ты не создаешь новую форму жизни?»
«Все в порядке, у нас есть эксперты-специалисты».
Профессиональные моделисты? Но я рад. Я просто счастлив, что он еще жив.
Когда мы наконец покидаем лес и возвращаемся к деревне, Конрад постоянно убеждает меня быть осторожным и с большими деталями, прежде чем уйти разбираться с вражескими солдатами, которые слишком медленно убегали: «Мы близки к завершению, но все еще есть очаги сопротивления. Так что пожалуйста, не уходите туда, где я не смогу вас видеть. Потому что были те, кто погибли под стрелами из засад».
«Стрелами из засад, эм?»
Говоря об этом, я гадаю, что стало с тем стариком, который был подстрелен похожим на стрелу предметом. Постаравшись не уходить из поля зрения Конрада, я иду к углу, где собрались раненые.
Шатер первой помощи, сделанный из огнестойкого материала, похож на что-то вроде для атлетических состязаний. Но атмосфера под его крышей не столь праздничная; там больше двадцати раненых людей, растянувшихся прямо на траве. Все больше и больше людей вносят внутрь, пока я стою там в ошеломленном удивлении.
Неважно, мадзоку они или селяне. Они кричат, стонут и плачут.
Девушка с бледной кожей деловито поспешает то туда то сюда сама – одна из Целителей, как их называл Гюнтер. Я полагаю, она строевой солдат? Похоже, в этой стране и мужчины, и женщины одинаково уходят на войну. Они в этом вопросе странно прогрессивны.
«Если есть что-то, чем я могу помочь…»
Девушка взглядывает вверх и пятится назад, заметив меня. Она оказывается примерно возраста Вольфрама, но она почти наверняка старше меня.
«О нет, Ваше Величество! Об этом нечего и думать, я сама могу тут управиться».
«Но приносят все больше и больше людей».
«Ум, эм, мне так жаль, что Вашему Величеству приходится видеть такое неприветливое место. Пожалуйста, Ваше Величество, вернитесь к армии и командуйте нашими солдатами».
Покачав головой, я шагаю на ее территорию.
«Это вовсе не неприветливо… тут все ранены и всем больно – и кроме того, я на самом деле не тот, кто командует армией».
«Когда вносят еще одного, дежурная, похоже, изменила свое мнение. Она отдает мне коробку, которая выглядит как набор первой помощи, и указывает на человека у входа.
«Мне правда жаль, но в таком случае, могу я попросить вас использовать вот эту жидкость для дезинфекции ран вот того пациента? Они относительно мелкие. Пожалуйста, наденьте перчатки. Ткань и пинцеты вони там. Эм, Ваше Величество, у вас есть опыт обращения с ранеными солдатами?»
«Нет, но по крайней мере не думаю, что упаду в обморок».
Поскольку я видел ранения, нанесенные подачами, взмахами и шипами. Уверившись, девушка-солдат отправляется проверять серьезно раненого пациента. Я брызгаю дезинфецирующей жидкостью на человека с глубокой раной на бедре. Это никак не похоже на порез от шипа; виден розовый цвет открытой плоти.
«Мне совершенно не повезло, полагаю, получить удар, когда у меня не было брони. Но не беспокойтесь, это легкий порез. Смотрите, костей или мускулов не видно».
Мои руки трясутся.
«О нет, Ваше Величество, это будет напрасный расход…»
«Напрасный? Медицины предотвратит нагноение. Эй, погодите, это раб?»
Девушка кивает. Я накладываю большой кусок марли с желтым гелем из аптечки и оборачиваю широким бинтом бедро человека так, как меня учили при Образовании по Здоровью и Физике, или у бойскаутов, пока он продолжает повторять, что это напрасно. Следующий! Я взбадриваю себя, и смотрю в поисках тех, у кого резаные раны и ожоги.
Они все относительно бодры, но для кого-то вроде меня, кто никогда не сталкивался с чем-то большим, чем ссадины и порезы от действий в клубе, это считается как «полевой госпиталь». Разобравшись с несколькими пациентами со слабыми ранами, я поворачиваюсь к человеку, который лежит лицом вниз.
На его спине – разрез по касательной, но благодаря кольчуге, которую он носил, кровотечение относительно слабое. Он похож на купца, на которого напал самурай, чтобы проверить свой меч. Грязные рыже-бурые волосы падают на его воротник. На шее он носит кожаный шнурок. К нему прицеплена монета, лежащая у него на затылке. Может быть, это ожерелье на удачу или какая-то местная валюта; я подбираю сверкающую монетку с одну йену, не подумав.
«Не трогай!»
«Э, а, я извиняюсь! Я не собирался красть или что-то такое, просто подумал, что красиво…»
«Не трогай меня! Ты ведь собираешься меня убить, да?! Нет способа, чтобы мадзоку позволил человеку жить!»
«Я… я не собираюсь убивать тебя, или…»
Он пытается подняться и морщится и стонет от боли. Я не могу понять ничего из его ругательств, которыми он меня осыпает. Он на меня не смотрит.
«Ты человек?»
«Конечно да, черт тебя, не приближайся ко мне, мадзоку! Проклятье, убей меня, если собираешься убить!»
«Я не собираюсь тебя убивать! Что за ерунда, ты уже взрослый, ты что, так боишься, что тебе обработают рану?»
«Обработают, не пытайтесь быть хорошими парнями теперь, мадзоку никогда не помогают людям! Вы, проклятые мадзоку, всегда убиваете людей, вот отчего мы отвечаем той же любезностью!»
Я игнорирую его и выливаю жидкость на его рану.
«Я не собираюсь тебя убивать, так замолчи уже, гусь! И кроме того, люди, живущие в этой деревне – они люди, верно? Если мадзоку убивают людей, тогда как вышло, что эти люди живы! Это как раз вы, которые пришли разрушить мирную жизнь, которую они с таким трудом наладили!»
Это верно, они атаковали людскую деревню, обратили свои мечи против людей. Стреляли в них стрелами.
Хотя они все – люди.
Человек мотает головой, пытаясь посмотреть на меня, я встаю, и смотрю на него вниз.
«Эту деревню нужно уничтожить! Люди там продали свои души мадзоку – не страшно у них украсть; предать их огню – вот что важно! Бог прощает нас, он дает нам силу уничтожить мадзоку!»
В его голосе истерия, возможно от боли и потери крови.
«Бог избрал людей!»
«И что это за бог?»
Солдат рядом с ним с повязкой на лбу поднимается, качаясь.
«Как ты смеешь… говорить такое Его Величеству…»
Даже не дав мне сказать «подожди! Он хватает свой мея и размахивается им вниз, на шею орущего человека.
«Не на…»
«Прекратите!»
Клинок резко свистит в воздухе и вонзается в мягкую землю. Голова человека все еще на своем месте; по счастью, меч был сломан. Девушка-дежурная поднимает подбородок человека и аккуратно держит мокрую тряпку возле его носа. Раненый обмякает, и его голова с мягким стуком опускается на траву.
«Я ищвиняюсь, но нам приходится погружать раненых в сон, если они слишком возбуждаются».
Она улыбается, вовсе не расстроенная, как будто она видела множество подобных ссор.
«Мне очень жаль, если он вас обидел, но они все такие скептики. А вы, пожалуйста, тоже держите себя в руках. Вы – пациент под моей опекой. Все вы ту равны, и я не позволю вам никого ранить! О, Ваше Величество».
Она смотрит на меня, пока с ошеломленно стою, глядя на камень, качающийся у меня на шее.
«Его Светлость Конрарт отдал его вам?»
«Э, а, ну да».
«Ах, я вижу».
Она слегка кивает, словно в воспоминаниях, и начинает проверять следующего пациента.
«Он вам подходит, очень».
Я топаю туда, где стоит Конрад, указывающий солдатам. Солдат в прожженной в нескольких местах форме подходит, давая отчет о копке траншей.
«Все в порядке, не пытайтесь подойти слишком близко. Копайте так упорно, как можеье, и поставьте ограду вокруг всей области».
Его подчиненный убегает, отдав короткий намек на салют. Вольфрам, скрестив руки, не выглядит слишком то серьезным.
«Когда вернется Старший Брат, мы просто попросим его погрузить деревню под землю. Это погасит огонь и оставит лес нетронутым».
«А что насчет сельских домов и земли? Полей, которые они так упорно расчищали?»
«Хумф, люди, подобные им, все это подожгли, так что теперь ничего не остается, кроме как бросить их».
Люди, подобные им.
Внезпано опустошенный без причины, я устало опускаюсь на землю там, где стою, склонив голову между коленей.
«Ваше Величество».
Конрад опускается на колено и мягко кладет руку мне на спину.
«Почему они делают такое? Потому что им еда нужна? Я думал, что какие-то мадзоку, вроде Вольфрама и Гвенделя, которые свысока смотрят на людей, напали на деревню из ненависти».
Вольфрам фыркает, словно бы говоря, что идея дурацкая.
«Почему мы должны делать что-то бессмысленное? Эта земля долгое время принадлежит мадзоку – поджигать в ней огонь уничтожит природу. А если огонь дойдет до леса, урон будет невосполним за год или два».
Пламя и черный дым поднимаются из домов. Один за другим, они постепенно обрушиваются в дымящиеся, разбивающие сердце развалины. Поля, которые блестели зеленым и золотом, когда я был здесь лишь несколькими днями раньше, теперь сожжены до черноты. Выжившие укрылись в лесу.
«Почему люди делают такое друг с другом?»
Конрад сжимает мне плечи и толкает меня вперед, прикрывая от падающих искр.
«Вражда между вами, мадзоку, и людьми – это нехорошо, но непохоже, чтобы я не мог это понять. Я имею в виду, ну, я не могу сказать хорошо, но это как убивать тюленей или дельфинов, не углубляясь… но враждебность здесь потому, что между вами различия, верно? По крайней мере это я могу понять. Но почему люди сражаются друг с другом?»
Истерический крик человека раньше отдается эхом в моей голове».
«Это как если бы дельфины ранили друг друга, верно?! Почему это не гневит Бога, когда люди делают что-то столь бесцельное и жестокое?»
Он, который стоит между мадзоку и людьми, говорит голосом столь тихим, что я не могу понять его тон: «Тогда…»
Голос устал от распоряжений солдатам, отчаявшийся. Пшеница, сожженная до пепла, кружится в воздухе.
Пепел хлопьями падает на траву, только чтобы снова развеяться и отправиться танцевать из-под копыт.
Это происходит снова и снова. Пока он не падает на землю в последний раз.
«Тогда - разве люди никогда не сражаются друг с другом на Земле, откуда пришли Ваше Величество?»
«Ну…»
Приближается всадник, освещенный пламенем. Его сопровождают только трое, и он везет перед собой большой культкани. Затем он бросает его перед нами и обращает взгляд к группе жителей.
«Что…!»
Куча ткани – люди, а не тряпки. Один одет в солдатскую форму. Из его плеча и правой ноги торчат стрелы, и кровь течет с его лба, пока даже его глаза не алеют. Другой кусок багажа – человек, выглядящий как фермер. Он бормочет слабым голосом, с бледным лицом. У него нет видимых снаружи ран, но его руки и ноги изогнуты под странными углами.
Кости…
Я едва не падаю, пораженный мыслью, в какой он должен быть боли.
«Все в основном решено. Хотя большинство бежали за границу».
Выражение лица Гвенделя едва меняется даже в таких жутких обстоятельствах. Он мрачен и грациозен, как всегда, и не носит следов битвы, кроме чужой крови на плечах. Его брови поднимаются слегка при виде его младшего брата и компании; затем он начинает говорить о положении в битве другому своему брату, признанному военному.
«Этот человек подтвердил, что Адальберт был вдохновителем. Неудивительно, что они так хорошо обучены. Принимали участие немало бывших солдат. Один из них видимо был огненным магом. Вот откуда сила огня».
«Вовсе нет никаких признаков его ослабевания. Мы получили весть от коцухидзоку около полудня, что потребуется немало времени, пока прибудут наши собственные маги. Я не уверен, что мы продержимся до тех пор. Неважно как, мы должны защитить лес».
«Тогда они пришли не помочь нам, но просто потаращиться? Или…»
Поняв, что это меня назвали зевакой, я поникаю головой и прикусываю губу. Гвендаль слегка приподнимается и приказывает подчиненному увести своего возбужденного коня подельша от огня. Он выпрямляется и смотрит на меня.
«Как насчет того, чтобы тебе призвать ту великолепную водную маджюцу, которую ты исользовал в прошлый раз, чтобы побороть огонь, бушующий в деревне?»
«Что вы…»
Что за маджюцу я использовал в прошлый раз? Что это значит? В моей груди тлеет беспокойство. Гюнтер что-то говорил про воду тоже. И все это про стихии и соглашения и аватары.
Я делал что-то вов еремя того провала в моей памяти, за что я не отвечаю?
«Старший Брат, он видимо не помнит, - говорит Вольфрам коротко, как будто это неважно. – Он был без сознания в тот раз, так что это можно назвать только удачным дивом. Другими словами, прямо сейчас Юури – зеленый новичок, который не может пользоваться ни мечом, ни маджюцу, и даже ездить на лошади».
«Диво, я? Какое еще потрясающее диво я устроил?»
Конрад извиняясь смотрит на меня. Я немного знаю этот взгляд – это взгляд, которым моя домашняя учительница смотрела на меня, когда приходила со мной в ученическую консультацию. Тебе не надо так смотреть, потому что я тот, что ударил бейсбольного тренера и был выгнан из команды. Я не сожалею о том, что сделал. Мой мама, когда ее позвали в школу, извинялась перед тренером и деканом моего года за тот удар, затем улыбнулась и спросила: Так что сделал тренер? Случилось что-то неприятное, чтобы заставить этого мальчика быть достаточно сердитым для удара своему тренеру, верно? Ах, Юу-тян всегда был таким. Он может быть ребенком, но похоже, у него есть принципы или что-то такое, и когда что-то их нарушает, ему в голову ударяет кровь. И тогда, ну, я думаю, он забывает себя и думает только о защите слова «справедливость».
Я думаю, учителя заключили, что это она так меня воспитала.
Если вы хотите поверить моей маме, то я выступаю по своему чувству справедливости среднего класса.
Хотя прямо сейчас я не выгляжу призывающим даже его частицы.
«Если ты не собираешься помогать, тогда по крайней мере не стой у нас на дороге».
Старший сын, похоже, никогда ничего всерьез не ждал.
Женщина, хорошо в годах, резко выдернута из группы селян, сжавшихся вместе. Ее щеки прочерчены свободными чертами белых волос и слез, и она сжимается перед мужчиной, чья красота и положение высоки даже среди мадзоку. Солдат передает ей меч и ведет ее к съежившемуся врагу.
Гвендель говорит ей: «Они сожгли вашу деревню Ты можешь убить их, повесить их, делать с ними что хочешь».
«Что?!»
Он бросает на меня взгляд, словно говоря: «Снова ты? Но я не могу просто оставить это так, я – это я».
Пока я не был перенесении в другой мир, именно это меня учило делать общество.
Но вот таков я есть.
Я сжимаю кулаки и встаю между женщиной и раненым солдатом, чтобы бросить вызов силе во главе одних мадзоку.
«Нет, не можешь! Я имею в виду, он военнопленный, верно?! Тогда есть правила обращения с пленными. Девушка-Целитель раньше сказала, что все раненые равны».
«Конрарт, сделай что-нибудь с этим громким ртом».
«Я не сдамся!»
Я полагаю, он немного раздражен; он говорит, приложив ладонь ко лбу, «Это относится к простым солдатам, но это предводители».
«С ними нужно обращаться точно так же, даже если они предводители, ты не можешь просто приговорить их к смерти! Они должны быть пристойные адвокаты, и проведено следствие, чтобы решить, виновны ли они…»
Я поворачиваюсь к женщине, которая даже не может поднять оружие, и отчаянно взываю: «Мадам, вы не можете слушать этих безумных. Неважно, как бы ни важна и не велика была инач персона, будет время, когда повиновения ему будет неверным, и время, когда он не прав. Как неправильно убивать пленника просто так – вы ведь учили это при общем образовании, верно? В среднем курсе Истории и Общества, вам ведь рассказывали, что это запрещено, поскольку это самосуд, верно?»
«Но я… не…»
«Она никогда не получала никакого образования. Потому что это стало бы оскорблением и проблемой для дворянства, люди не любят давать своему простому народу слишком много знаний. Идея, что они обязаны обеспечивать образованность, нелепа».
«Здесь нет общего образования?!»
Что творится с правами человека в этом мире мечей и магии?
Не могу сказать, что это из-за моего воззвания, но женщина просто стоит замерши, колеблясь, так что самосуд сейчас вроде бы предотвращен. Я отряхиваю свою куртку и осматриваюсь, пытаясь понять что я могу сделать. Вроде сбора пожарной команды вокруг деревни или организовать передачу ведер, как я планировал сначала. Но я нигде не виду волы. Все копают.
«Почему бы не использовать воду и погасить огонь?» - спрашиваю я Конрада.
«Рядом нет колодца. И магический огонь нельзя погасить малым количеством воды. Он сожжет цель, намеченную магом, в ничто, так что воспламенение будет распространяться медленнее, чем обычное пламя, но его нельзя изничтожить без большого количества воды. Искусство Гвенделя – магия земли, так что мы думали поставить баррикаду из грунта, но эффект под землей будет слишком силен, и можно повредить лес… вот почему прямо сейчас мы не можем сделать ничего, кроме как ждать кого-то, кто управляется с водой».
Управляется с водой. Это что-то вроде того, что делал я? В совершенно пустом провале в моей памяти?
Стоя с руками на бедрах, Вольфрам возбужденно спрашивает брата: «Можем ли мы использовать это вторжение на наши земли как повод к объявлению войны?»
«Ну, это может быть одним из поводов».
Объявление войны?
Объявление войны, об-ъяв-ле-ни-е-вой-ны, объявление войны. Это слова, которые я редко слышу в своей повседневной жизни, и мне приходится с минуту прокатить их в голове, прежде чем я понимаю их значение.
Объявление войны?
«Объявление войны?! То есть, мы вызываем на битву?! Скажи, что ты шутишь!»
Они игнорируют меня.
«Подумай немножко о большой картине, Вольфрам. Никто из солдат регулярной армии не был вовлечен. Если мы используем этот набег как главную причину, они могут убраться, принеся в жертву одну деревню. То что нам нужно – это уверенность».
«Тогда нам просто стоять, переминаясь с ноги на ногу, и смотреть, как они творят, что хотят, с нашими приграничными землями?»
«Эй парни, послушайте меня!»
Они бросают на меня взгляд, но не похоже, что они вообще собираются принимать меня всерьез.
Кровь приливает к моей голове с невероятной скоростью. Если бы кто-то перерезал мне сейчас вену, я потерял бы ее всю. Как раз пока я пытаюсь остаться спокоен и поискать правильные слова, мое горло сжимается, и мой голос срывается.
«Вы, парни, разве ничего не знаете о неагрессивной, оборонительной политике?! Это означает, что вы только защищаетесь! Это означает, что вы никогда даже не провоцируете сражение! Современная Япония построена на пацифизме, мы отказались от войны, и это записано в конституции, четко и ясно! Я родился японцем и вырос в Японии, поэтому безусловно против войны! И не только против, я категорически возражаю!»
Я указываю на Конрада, повышая голос: «Ты говорил мне, что люди на Земле тоже сражаются друг с другом, верно?! Да, это так, конечно, Земля не полностью избавлена от войны. Но когда она случается, всегда есть люди, которые изо всех сил стараются ее остановить! Большинство людей в мире желают мира!»
Я начинаю орать, наполовину от юессилия. Я не уверен, кто более горяч нравом – я или Вольфрам.
«Что ты пытаешься сказать?! Что будешь просто стоять и смотреть, пока не уверишься, что на нас идут войной?!»
«Прекрати орать».
Гвендель хмурится на меня, словно пытаясь сдержать головную боль. Но мое прозвище – Турецкий Марш.
«»Почему не сесть и не обсудить это, поговорить друг с другом! Граждане вашей страны сожгли наши поля. Что вы сделаете, как гарантировать, что это не случится снова? Мы хотим избежать войны, так как разобраться с этой проблемой на ваших собственных границах так, чтобы это никогда больше не случилось? Так я говорю, что нужно обсудить это, чтобы найти решение!»
«Прекрати орать, Иномирец!»
«Нет, я не ору, это ты орешь! Я японец, пока мне не будет двадцать, так что даже если я несу душу Мао, я житель Японии, пока не стану взрослым. Я думаю, Япония важнее этой страны, когда дело идет о мире, так что я буду говорить, даже если ты скажешь мне заткнуться! Я против войны, я против войны, я буду против войны всю свою жизнь, я против войны, даже если ты меня убьешь!»
«Так мы не убиваем тебя и ищем выход?!»
«Нет, спасибо!»
Хорошо! – думаю я про себя. – Здорово, даже если Гвендель угрожает мне, как мелкий хулиган, писающий во дворе, я все же опутал его аргументами. Теперь, дойдя до этого, я не пойду на попятный. Даже если придется выступить как Мао и немного ему пригрозить.
«Тебе нет смысла встревать в разговор об этой стране, в которой ты не намереваешься становиться королем! Моя обязанность – защищать Королевство Шинма, думать о национальных интересах – мой долг! Почему бы тебе не пойти и не защищать свою родину с этой черезмерной моралью и полу-сердечными мерами из того места, которое ты называешь Японией? У нас, мадзоку, свои способы, как делать дела!»
«Тогда я изменю их! Я изменю способы мадзоку, начиная вот с этого!»
Воздух здесь не замутнен, земля здесь не отравлена, лес здесь нетронут, этот мир прекрасен. Но вокруг есть что-то чудовищное
«Вы, парни, прекрасны и потрясающи, но ваши сверх-плохие особенности – полная проблема! Как эта дискриминация людей, ваши опасные обычаи, эта надменность привилегированного класса и любовь к войне. Вот почему быть в мире с людьми так невероятно для вас! А люди даже думают, что нападать на других людей – хорошо, если они живут на земле мадзоку! Что это за идиотский повод?! Разве есть такая религия, которая говорит, что Бог даст силу, если собираешься на войну?!»
«Ваше Величество».
Среди трех братьев, только Конрад называет меня Ваше Величество. Его глаза – желтые топазы с темными зрачками.
«Они так абсолютно неправы, но именно поэтому мы не можем себе позволить просто пройти мимо. Мы по крайней мере должны сделать что-то правильное, идти на войну будет ошибкой».
Прости Конрад, Марш в таком ступоре не остановить. Я задыхаюсь от нехватки кислорода. Кто мы? К какой группе я причисляю себя? Разве я не собираюсь быть человеком?
«Если король говорит, что мы не должны идти на войну, народ королевства должен подчиняться, не так ли?!» - спрашиваю я, мой голос становится все тише и тише.
«Ваше Величество!»
Тогда я ору: «…Я стану Мао!...»
«Юури?!»
«Я стану королем Королевства Шинма!»
Если я не дам сигнал, игра никогда не начнется.
Позади нас, огонь дошел до забора. Вопль женщины перекрывает слабый, похожий на взрыв звук.
«Что…»
Я сгибаюсь, жестоко кашляя, как раз когда собираюсь повернуться. Удар мне в правые ребра не дает кислороду попасть в мои легкие.
«Не двигаться!»
Мой подбородок силой поднимают в лвойном зажиме головы. Тяжелый металл прижимается к моему горлу и груди, и кто-то дышит прямо мне в правое ухо.
«Никому не двигаться, или я перережу ему глотку».
«Я смещаю зрачки как могу, пытаясь увидеть лицо человека.
«Ты, не пытайся сопротивляться!»
«Хорошо…»
Мышиное сердце, это же я.
«Или великий Мао, Его Величество владыка демонов, не слышит ничего, что должны сказать такие ничтожные, как мы?!
Кто-то прижимает его язык. Кто это?
Человек говорит, полу-смеясь, пока тянет меня вперед. «Если ты и правда Мао, разве это должно быть так легко? А я – простым пиратом?»
«…!...»
«Взяли в заложники и куда-то похитить? Почему вы, парни, не попробуете проклятие? Возможно, это меня убьет, но я заберу его с собой! Даже не думайте ставить, кто полусит первым, я был солдатом двадцать лет!»
Боль, словно жар, бежит мне по шее, возможно, слабый порез на коже.
На достаточном расстоянии от мадзоку, человек требует коня, воду и провизию.
«Поскольку похоже, я в любом случае умру, что я хочу спросить, не вы ли говорили, что этот малыш тут – Мао? Хотя он даже не может пользоваться мечом, или магией – разве такие Мао правда существуют?»
«Не…похоже… что я… могу… помочь…»
Мое горло болит там, где его касается острие меча, но ребра болят сильнее. Слезу текут из моих глаз каждый раз, как я вдыхаю.
«Ну, как бы то ни было, он в этом мире единственный носитель Двойного Черного. Даже если он не король, он легко принесет мне удачу. Вы знаете? Есть люди, которые отвалят вам сколько угодно денег за Двойное Черное, поскольку тот, кто заполучит кого-то с черными волосами и глазами, получит силу вечной юности и жизни».
Я слышал. Три, шесть дней назад. Я проведу остаток жизни как чей-то чудесный наркотик, без контроля даже над своей жизнью и смертью – что это за дурацкая жизнь? Я крепко зажимаю глаза.
Я сожалею, что орал раньше – я извиняюсь, так что пожалуйста, спасите меня сейчас. Я взываю как могу своими глазами, но никто из моих союзников не поднимает руки оттуда, где они стоят, окружая нас на расстоянии. Они ничего не делают, только дышат.
Приведена лошадь, и немного воды налито в седельные сумки.
Может этот момент быть моим первым и последним шансом? Мы не можем оба залезть одновременно, не говоря уже о мече передо мной. Так может быть, это мой единственный шанс?
«Залезай».
Человек приставляет меч к моей спине. Я думаю, теперь он приставил его так, чтобы проткнуть меня сзади. Я даже не могу сказать ему, что не залезу на коня без помощи, и осторожно поднимая ногу к стремени.
В момент, когда моя правая нога готова перекинуться через седло.
Маленькая черная тень стремительно мчится к нам и оказывается стрелой, торчащей из ноги человека.
Человек квакает, как лягушка. Его клинок тыкает в рыжеватую шкуру, и трусливый пятнисто серый громко ржет. Он встает на дыбы и сбрасывает свою «ношу», прежде чем убежать в ужасе.
«Ак…!»
Я думал, мое тело плывет в воздухе, но оно на самом деле уже упало на твердое, и это не земляю Мои помятые ребра болят, и я с болью вдыхаю кислород.
«Что…!»
Что-то теплое падает на мои пальцы, когда я сжимая свою грудь.
Это кровь.
С солнцем позади, я не вижу ничего от Конрада, кроме его затененной спины. Еще одна темная куча около его ног.
Человек лежит на земле, красная кровь вытекает из него, рассеченного надвое.
«Он мертв?»
«Кто знает».
Голос доносится из-под меня, и я быстро вскакиваю на траву. Гвендель отряхивает грязь и траву со своей одежды. Почему он лежал подо мной? Времени спрашивать у меня нет.
Потому что я вижу маленькую, одинокую фигуру своего спасителя, которого вероятно откинул прочь пятнисто-серый.
На него уже опускается пламя, но мальчик лежит ничком, не двигаясь ни мускулом, несмотря на жар.
«Эй…!
Светлые волосы торчат на его голове, хорошо сложенный ребенок.
«Брэндон».
«Юури, это опасно, я…»
Я стряхиваю руку Конрада и бросаюсь к пламени. Ребенок, детей готово сжечь это колдовское пламя, зажженное неизвестным типом, этим трусливо негасимым пламенем.
«Брэндон!»
Гигантские языки выскакивают на нас сбоку, но Конрад как-то сбивает их.
«Брэндон?!»
Я переворачиваю тело мальчика и поднимаю его на колени. Его глаза, мигая, слегка открываются, и его губы шевелятся. Он жив!
«… Ваше Величество…»
«Ты не должен называть меня величеством».
«Но вы… собираетесь стать… королем… разве не так…?»»Брэндон!.
Я защищу эту деревню, я защищу всех вас – вот что я обещал. И обещаю.
Что-то капля за каплей падает на щеки ребенка.
«Я обещаю!»
Словно синхронно с моим криком, мои уши внезапно раскалывает гром.
Сладкий, приятный, радостный шепот во внутренних частях полукруглы каналах.
Мы отдадим тебе до последней капли…
Дождь ударяет по земле.
Редкостный прорыв.